Оказывается, уже в середине XIX века некоторые европейцы считали, что наиболее подходящая форма правления для России – коммунизм. Правда, они вкладывали в «коммунизм» другое понятие, чем общепринятое позже. В 1843 году немецкий учёный-агроном Гакстгаузен посетил Россию фактически как инспектор, нанятый Николаем I для независимой оценки жизни в стране. В 1856 году француз Жюль Мишле на основе инспекции Гакстгаузен так описывает Россию:
«Каждая страница книги г-на Гакстгаузена убеждает читателя, что в России и земледелие и земледельцы пребывают в плачевном состоянии, что производят они очень мало, что крестьяне, легкомысленные и непредусмотрительные, едва ли способны измениться в лучшую сторону. Нас уверяют, что население в России растёт очень быстро. Но зато не растёт производство; никто ничего не делает. Удивительный контраст: людей становится больше, но сама жизнь, кажется, заражена немощью и смертью. Для объяснения такого чуда довольно одного слова, и слово это вбирает в себя всю Россию. Русская жизнь — это коммунизм.
Русский коммунизм — вовсе не общественное установление, это естественное условие существования, объясняемое особенностями расы и климата, человека и природы. Русских нельзя отнести к числу людей северных. В них нет ни северной яростной мощи, ни северной неколебимой серьёзности. Русские — люди южные; это понимает всякий, кому знакомы их бойкость и проворство, их бесконечная подвижность. Лишь нашествие татарских орд заставило их покинуть юг и обосноваться посреди той громадной топи, которая именуется Северной Россией. Эта мрачная часть России населена очень густо. Напротив, богатая и плодородная южная часть остается безлюдной.
Восемь месяцев в году страна тонет в грязи, делающей невозможными какие бы то ни было перемещения; в остальное время земля покрыта снегом и льдом, так что путешествия возможны, но — если ехать не в санях — трудны и опасны. Унылое однообразие подобного климата, невольное одиночество, проистекающее из невозможности двинуться с места — всё это сообщает русскому человеку чрезвычайную потребность в движении.
Если бы железная рука власти не приковывала русских к земле, все они, и дворяне и крестьяне, разбежались бы куда глаза глядят; они принялись бы ходить, ездить, путешествовать. Все русские только об этом и думают, как бы сбежать от царя и начальников. Они пашут землю и служат в армии помимо воли; рождены они для того, чтобы странствовать, быть разносчиками, старьёвщиками, бродячими плотниками, а главное — кучерами; вот ремесло, которым они владеют блистательно.
Не имея возможности покориться голосу этого инстинкта, зовущего его вдаль, земледелец находит утешение в суетливых передвижениях, ограниченных пределами родной деревни. Постоянный передел земли, передача участков из одних рук в другие дают возможность всей общине совершать своего рода путешествия на месте. Благодаря этим частым обменам скучная недвижная земля начинает казаться разнообразной, пришедшей в движение. К русским в точности применимо то, что говорят, — возможно, с меньшими основаниями — о славянах в целом: «Для них нет ни прошлого, ни будущего; они знают только настоящее».
У русских есть множество превосходных качеств. Они кротки и уступчивы, из них выходят верные друзья, нежные родители, они человеколюбивы и милосердны. Беда лишь в том, что они напрочь лишены прямодушия и нравственных принципов. Они лгут без злого умысла, они воруют без злого умысла, а лгут и воруют они везде и всегда. В России все, от мала до велика, обманывают и лгут: эта страна — фантасмагория, мираж, империя иллюзий».
no subject
Оказывается, уже в середине XIX века некоторые европейцы считали, что наиболее подходящая форма правления для России – коммунизм. Правда, они вкладывали в «коммунизм» другое понятие, чем общепринятое позже.
В 1843 году немецкий учёный-агроном Гакстгаузен посетил Россию фактически как инспектор, нанятый Николаем I для независимой оценки жизни в стране.
В 1856 году француз Жюль Мишле на основе инспекции Гакстгаузен так описывает Россию:
«Каждая страница книги г-на Гакстгаузена убеждает читателя, что в России и земледелие и земледельцы пребывают в плачевном состоянии, что производят они очень мало, что крестьяне, легкомысленные и непредусмотрительные, едва ли способны измениться в лучшую сторону.
Нас уверяют, что население в России растёт очень быстро. Но зато не растёт производство; никто ничего не делает. Удивительный контраст: людей становится больше, но сама жизнь, кажется, заражена немощью и смертью. Для объяснения такого чуда довольно одного слова, и слово это вбирает в себя всю Россию.
Русская жизнь — это коммунизм.
Русский коммунизм — вовсе не общественное установление, это естественное условие существования, объясняемое особенностями расы и климата, человека и природы. Русских нельзя отнести к числу людей северных. В них нет ни северной яростной мощи, ни северной неколебимой серьёзности. Русские — люди южные; это понимает всякий, кому знакомы их бойкость и проворство, их бесконечная подвижность. Лишь нашествие татарских орд заставило их покинуть юг и обосноваться посреди той громадной топи, которая именуется Северной Россией. Эта мрачная часть России населена очень густо. Напротив, богатая и плодородная южная часть остается безлюдной.
Восемь месяцев в году страна тонет в грязи, делающей невозможными какие бы то ни было перемещения; в остальное время земля покрыта снегом и льдом, так что путешествия возможны, но — если ехать не в санях — трудны и опасны. Унылое однообразие подобного климата, невольное одиночество, проистекающее из невозможности двинуться с места — всё это сообщает русскому человеку чрезвычайную потребность в движении.
Если бы железная рука власти не приковывала русских к земле, все они, и дворяне и крестьяне, разбежались бы куда глаза глядят; они принялись бы ходить, ездить, путешествовать. Все русские только об этом и думают, как бы сбежать от царя и начальников. Они пашут землю и служат в армии помимо воли; рождены они для того, чтобы странствовать, быть разносчиками, старьёвщиками, бродячими плотниками, а главное — кучерами; вот ремесло, которым они владеют блистательно.
Не имея возможности покориться голосу этого инстинкта, зовущего его вдаль, земледелец находит утешение в суетливых передвижениях, ограниченных пределами родной деревни. Постоянный передел земли, передача участков из одних рук в другие дают возможность всей общине совершать своего рода путешествия на месте. Благодаря этим частым обменам скучная недвижная земля начинает казаться разнообразной, пришедшей в движение. К русским в точности применимо то, что говорят, — возможно, с меньшими основаниями — о славянах в целом: «Для них нет ни прошлого, ни будущего; они знают только настоящее».
У русских есть множество превосходных качеств. Они кротки и уступчивы, из них выходят верные друзья, нежные родители, они человеколюбивы и милосердны. Беда лишь в том, что они напрочь лишены прямодушия и нравственных принципов. Они лгут без злого умысла, они воруют без злого умысла, а лгут и воруют они везде и всегда.
В России все, от мала до велика, обманывают и лгут: эта страна — фантасмагория, мираж, империя иллюзий».